Надеюсь, никого не обижу
А в степи зарницы полыхают,
над станицами плывет лехаим.
Это в небесах читая знаки
казаки надели лапсердаки
И, прикрыв кубанками ермолки,
на иврите шпарят без умолку -
вот уже во всей бескрайней Сечи
ни украинской, ни русской речи.
Обложившись тостыми томами,
атаманы спорят о Рамбаме.
Но препятствует полету мысли
запах чолнта ребецен Анисьи.
Вот со шляха донеслась "Атиква" -
девки возвращаются из миквы.
Ребе Опанас ругает басом
шойхета Иегуду бен Тараса.
Меламед проветривает хедер,
хлопцам русы пейсы треплет ветер.
Лен цветет, пшеница колосится.
Ни одна свинья не поросится.
Любо, иден, любо жить весною!
Песах, запах хлеба - жгут квасное,
и над степью вьют потоки дыма
очертанья Иерусалима.
В Вешенской уже готово тесто.
Стихла Сечь, как под хупой невеста.
Обойди весь мир многоязычный -
нет мацы кошернее станичной!
...Вечереет. Хаты ждут субботы.
Только две остались нам заботы:
скоро ли мы третий Храм построим,
и куда запропастились гоим?
Ежели кто хочет развить и углУбить - милости прошу
А в степи зарницы полыхают,
над станицами плывет лехаим.
Это в небесах читая знаки
казаки надели лапсердаки
И, прикрыв кубанками ермолки,
на иврите шпарят без умолку -
вот уже во всей бескрайней Сечи
ни украинской, ни русской речи.
Обложившись тостыми томами,
атаманы спорят о Рамбаме.
Но препятствует полету мысли
запах чолнта ребецен Анисьи.
Вот со шляха донеслась "Атиква" -
девки возвращаются из миквы.
Ребе Опанас ругает басом
шойхета Иегуду бен Тараса.
Меламед проветривает хедер,
хлопцам русы пейсы треплет ветер.
Лен цветет, пшеница колосится.
Ни одна свинья не поросится.
Любо, иден, любо жить весною!
Песах, запах хлеба - жгут квасное,
и над степью вьют потоки дыма
очертанья Иерусалима.
В Вешенской уже готово тесто.
Стихла Сечь, как под хупой невеста.
Обойди весь мир многоязычный -
нет мацы кошернее станичной!
...Вечереет. Хаты ждут субботы.
Только две остались нам заботы:
скоро ли мы третий Храм построим,
и куда запропастились гоим?
Ежели кто хочет развить и углУбить - милости прошу