ledra99

Финиш


9

И произошел у них разговор окончательный - написал бы по душам, да не наблюдалось таковой в Маленьком Человеке. Та, что до преображения присутствовала (не могла не присутствовать, ну да не будем уточнять, на трактат теологический, покорно просим давно присутствующих подтвердить, сочинение данное не походит бесповоротно) задохнулась, почитай, уж три главы как, а новой и не состоялось. Содержимого-то в нее ковшами бездонными позагружено было, да вот синтеза не случилось за анализом скрупулезным.

Не то тошно, что разбирательство вдумчивое, Русской Литературой по образцу бесед прежних запланированное, немедленно на упреки неконструктивные покрошилось. И не от того мерзко, что не входили упреки в программу Маленького Человека сотворения - и упреки входили, и угрызения, да вот со знаком противоположным, от него, а не к нему протянутые. Среди всего, чем наделила Русская Литература гомункулюса своего, среди всех его бездн зияющих, всех его пиков вздымающихся, ширей его беспредельных и извивов прихотливых, среди всего его, словом, устроенья изощренного - ее самой не было. Скромностью ли назовите, благородством ли опять-таки, комплексами за трудами непережитой молодости инфантильной и неискушенной, сермяги жизненной не изведавшей, но не решилась Русская Литература существо свое в творение допустить. Душу вложила, но - отфильтровавши все, чего наличие само собой разумеющимся предполагала, что незначительным сочла и недостойным прожекта титаничности.

Вот и ответил ей Маленький Человек. Так, как научила. С точностью хирургической, с ясностью рентгеновской, отстраненно и безжалостно поведал он ей и о страсти своей нежданно возникшей преобразовательской, вовне и мимо их анахоретства устремленной, и о ней самой - жизнь в четырех стенах просидевшей, и о внешности собственной забывшей, и содержание забросившей, все помыслы свои и умения его, Маленького Человека, возведению подчинивши, за что он, разумеется, благодарен был бы до самой смерти, буде случится таковая (в чем он ныне основания сомневаться имеет), кабы не убежденность его, ее же упорством влелеянная, что не аристократки все произошедшее было перверсией, не ума деятельного от прозябания бессмысленного бегством, а исполнение ее, Русской Литературы единственного назначения природного. Потому пусть эти Маленького Человека речи ее трудам наградой послужат, счастливое окончание ее миссии знаменуя, и да не страшит ее предстоящая остатка жизни бесцельность, ибо намерения Маленького Человека - всеохватны, силы - безмерны, и она его замыслам будет орудие непременное и радостное.

С тем и ушел, наказав унынию не предаваться, себя в порядок приводить и студию к перестроению готовить, чертежи коего он ей пришлет как только с первостепенной важности делами покончит.




10

Дальнейшему мы, читатель, очевидцы и современники, так что пересказу оно подлежит едва ли. Ведь ежели все вышеизложенное - результат экскаваций архивных и самоотверженного осколков реальности отыскания и воссоединения, то остальное описательством будет поверхностным и верхоглядством. Потому пускай каждый желающий прочитанное припомнит да общей нашей истории выкрутасы непредвзято рассмотрит.




11

Говорят, иногда они все же встречаются, пьют чай и молчат о чем-то, нам, прохожим, недоступном.

5

И опять Русская Литература стала с Маленьким Человеком беседы разговаривать - кто да как да откуда он такой неописуемый произошел. Только не выколпачивались беседы эти никак - по смущению ли от столь значительного к себе интереса, по мучительному ли стремлению благодетельнице угодить всячески, по врожденному ли какому косоротию, но не мог Маленький Человек ни на один вопрос заданный сообразно ответить. Уж она и приказывает деспотически - "Говори прямо!" - так его этакое онемение схватывает, что глаза закатываются, руки-ноги подергиваются и того гляди пена повалит; и лаской пытается успокоить - так из него вроде и слова мелким горохом сыпятся, а ни единого не удержишь, только "вот" да "небось" вперегонки скачут. И ведь не темнит нисколечко, а в один день имя узнаешь, на второй переспросишь - и уж кажется вчера иначе прозывался.

Махнула рукой Русская Литература на подобного общения некогеррентность, и принялась за двоих рассказывать. Выведет умозаключение какое-нибудь - и на Маленького Человека смотрит, мол, так ли все? А Маленький Человек и не дослушал еще до конца и не уразумел до середины, а уже кивает истово: "все так, хозяйка, все-все-все, налицо и доподлинно". Понятно, что скоро такое Русской Литературе надоело - что она ни выдумает, все правда получается. Попыталась было Маленького Человека на вранье поймать, да только сама в собственных вымыслах заблудилась, да еще долго потом боялась, что душу незамутненную подозрением обидела.

(Тут бы ей и остановиться, на саму себя посмотреть искоса, спросить с пристрастием - зачем? Ради каких открытий призрачных обеими горстями из никчемности ничтожность вычерпываешь? Но уже гнали ее азарт следоискательский и гордыня демиургическая - перевороши, отыщи да и распотроши в пыль, дабы потом каждую пылинку заново сотворить и своим тавром прижечь. Но нам, умудренным, в себя бы вглядеться, а не других, подостойней нашего, поучать. В дидактичности обвинения, однако, бестрепетно отвергаю, а кого здравые авторские замечания в раздражение приводят, тот пускай пару боевиков не разжевав сглотнет, даст мозгам отдышаться.)

Поначалу она все о мелочах пеклась (Где рос, в деревне? - В деревне, государыня. - Или в городе? - И в городе рос. - Так ты крестьянин? - А как же, крестьянин. - А, может, мещанин? - Ох, такой я, государыня, стыдно сказать, мещанин... - Тьфу! Пошел с глаз! Сил моих больше нет!), о подробностях Маленького Человека предыдущего существования, но быстро ей это прискучило. Вязла ее намерений исключительность в кропотливости унылой, задыхалась и гасла.

Оттого разговоры вскоре сделались для Маленького Человека непостижимыми совершенно. Не то неприятность, что слова потекли сплошь его умишку негабаритные, а то беда, что не понять, как, в какое мгновение и каким колебанием телесным благодетельницу порадовать. Спросит она его о воле, а он все сообразить не может - не то божиться, что ни в жисть в бега податься не помышлял, не то на колени хлопаться, "не погуби" причитая. Спросит она его об устремлениях тайных, а он теряется - то ли в том, как на девок подглядывать пацаном бегал она признаний желает, то ли в злоумышлениях мятежных. То она про бездну, внутри него сокрытую, заговорит, а его в пот холодный бросает - прознала откуда-то, что он в обед ломоть сверх распоряженного подхватил, ненасытностью стыдит.

Потому когда Русская Литература о бесах, в душе Маленького Человека неминуемо таящихся, речь повела, тот, все еще оконфуженный своей вдруг открывшейся прожорливостью и страстно желающий впечатление поправить, скорчил лицом чертяку, каким малышню пугают, после чего был изгнан и две недели просидел безвылазно в своем углу, тщетно ожидая нового вызова в студию и, конец своего житья необременительного предчувствуя, боясь вызова этого смертельно.




6

Обоим на пользу передышка оказалась. Русская Литература, переживая тяжко близкий крах прожекта своего (грандиозного, признаем, однако очертаниями смутного и фундаментом неотягощенного), все же отступиться не пожелала. Справедливо укоряя себя за торопливость и размашистость, она тем не менее вины Маленького Человека в случившемся не находила, единственной причиною происшедшей некоммуникации полагая собственное высокомерное нежелание изъясниться доступным собеседнику образом. (Найдутся, знаю, такие среди читателей, которые немедленно мину смышленую на лице соорудят и закивают, левым глазом подмигивая: понимаем, понимаем намек вышесказанный, хочет автор интеллигенцию нашу неопалимую в собственного достоинства утрате облыжно обвинить. Таковым посоветуем экран утюгом прогладить, вдруг и впрямь чернила симпатические между строк проступят.)

На Маленького же Человека прошлые беседы произвели эффект неожиданный. Ни словечком не задержавшись в его голове, они по себе мысль одну все же оставили - как бы так сделать, чтобы все как было сохранить? Не бог весть что за мысль, но с упорством дикаря первобытного Маленький Человек две недели тер ее обо все свои извилины, пыхтя и потом обливаясь, пока наконец не задымилась в нем идея: а ну как благодетельнице лишь неугождением угодить возможно? Вздором она ему показалась неисполнимым, естеству сугубо противным, но сразу за нею и еще одна вспыхнула: тогда надобно не рожи неподобающие в поспешательстве строить, а про себя, никчемного, рассказанное внимательнейше расслушивать, расшелушивать и во всех уголках выискивать, хоть ногтями внутренность расковыривая. А коли не найдется - взрастить со всей бережностью.

Вот так и вышло, что следующая их конференция удалась превыше всех возможных ожиданий. Маленький Человек был против обыкновения не к пожеланием предупредителен, не к тона вариациям, а к словам одним лишь, к нему обращенным, процеживая их раздельно и мучительно. А Русская Литература, метаморфозой чудесной восхитясь, отнесла ее на счет собственной последовательной внимательности, и потому продолжала начатое человекостроительство с прежним пылом, но новой терпеливостью.

Расстались они в тот раз довольными друг другом чрезвычайно, что всякий раз случается, когда каждый самим собою доволен бывает.




7

Дальнейшее для обоих словно туманом окуталось - без конца и начала разговоры, взаимное напряженное вслушивание, в знакомые буковки, непредвиденным образом расположившиеся, ожесточенное вчитывание. И уже не поражала Русскую Литературу собственная счастливая угадливость, для которой границ не обозначалось ни в дали космической, ни в метафизических недрах. И уже Маленький Человек несуразность свою былую поминая, кривенько усмехался, "Маленьким" именуясь скорее по привычке, чем по глубинному на себя взгляду, да еще из перед благодетельницей подчеркиваемого чем далее, тем пунктирнее, пиетета.

Даже посторонние катаклизмы людские и природные, колеблющие временами стены студии, их беседам задавая порой и направления нежданные, и темы неисследованные, оказывались неизменно подчиненными всепоглощающему смыслу наших героев соуединения и отправлялись, отутюженные и закавыченные, маршировать по миру внешнему под беспрекословные этих бесед барабаны.

И - удивительным представлялось это Русской Литературе (мы же улыбнемся невесело, а то и губами неслышно изобразим один из тех вопросов риторических, коими совсем уже скоро Русская Литература небеспричинно озадачится... нет, не станем, как не посмели и ранее повествование кудрявить из стороны в сторону вихляниями нелепыми и вперед забеганиями кавалерийскими, как не недотумкали в ретроградности своей с этого самого места увертюру грянуть, чтобы потом туда-сюда по истории в упоении постмодернистическом елозить) - чем отчетливее проступала в Маленьком Человеке ее же самозабвенными трудами воздвигаемая бездонность, тем загадочнее, изощреннее и превосходительнее казался он ей. И не замечала - по благородной, вероятно, нечувствительности к подобным обидным мелочам - что чем многословнее она парадоксом этим восторгается, тем отчетливее восторги ее впечатываются в Маленького Человека новоприобретенное сознание, заемности своей стыдиться не умеющее и потому на поощрительное восхищение падкое.

Не сдаемся

3

Ан не отпустила. В дом привела, лакеям велела место гостю определить, голодом не держать и не мыть ни в коем случае. Иначе - лакеям порка, а Маленькому Человеку - десять казней египетских. (Ну, не все десять, а те только, какие его до той поры по брезгливости да близорукости обошли.) Всякие там ахи, вскрики, обмороки и апоплексические удары (а и не было удара, стоек оказался папенька, царство ему небесное) мы пропустим - не дамский роман, прошу обратить неуклонное внимание, пред нашими очами осуществляется. (А тем, у кого при слове "роман" глазенки намаслились, укажем решительно, что ничего такого у Русской Литературы в мыслях тогда не было и быть не могло. Она хоть и пораньше многих, когда время подошло, эмансипировалась, но покажись ей на мгновение даже, что кому-то предположение подобное в головку нездоровую взбредет... Ох, по-другому бы мы сейчас мироощущали. В иных совсем категориях.)

Умела она на своем поставить. На маменьку из флакончика побрызгала, папеньку в бакенбарды чмокнула, на прочих глянула как-то так - и все. И в покое ее оставили. (На дворовых, правда, прицыкнули, чтоб языков не распускали.) Даже объясняться не принудили. Мало ли, какой каприз у девушки случился. Одни щенят подбирают, котят лишайных выхаживают (не сами, боже сохрани, выхаживают, ну да не в том же сострадание, а чтоб обратить внимание, сжалиться да кому надо скомандовать). От котят, однако же, порой и польза получается - мыши там, мурлыканье. А от этого, приблудного, на первый взгляд пользы никакой быть не может, а чтоб второй раз взглянуть так пусть приплатят. Да ну и пес с ним, хоть раз, хоть два гляди: ноги две, руки две, какая-никакая, но голова - существо породы человеческой. А не бывает такого, чтобы человека ни к чему приспособить нельзя было. Лишь бы сидел себе пока тихо, днем не шастал, ночами не выл.

Папенька же еще тем соображением, помимо водочки, утешился, что баб все одно никто разобрать не сможет. Вот он уже доченьку свою дорогую совершенно рассудить отчаялся, значит выросла девочка взрослой стала как быстро-то да как незаметно-то куда и годы подевались-то так за ее здоровье и за свое пожилое...

А нам попутно все же заметить следует, что Русская Литература прихватила Маленького Человека в непреклонное свое распоряжение безо всякой внятной цели или, если уж на то пошло, дальнего расчета. Ни по сердца, так сказать, велению, ни по разума шевелению. (А даже если б и были у нее таковые: свидетели - по корысти ли, недомыслию ли - лгут, письмам, какие сохранилось от бесчинств Бенкендорфовых, веры нет, а мемуары Русской Литературы широкой общественности недоступны, если и правда, что существуют, и если не слух, что подлинные, собственноручно ею на Лубянке в злополучии надиктованные, ныне олухам заморским огрызочно предъявляемые. Вот и утверждаю - не было целей. И мыслей того сорта, что из уст да на скрижали, тоже не наличествовало.) Показалось. Привиделось. Вообразилось - до изнутри в затылок колотушек, до ледяных под веки иголок. А спросить во мгновение то самое - что ж тебе, голубушка, примерещилось? - пролепетала бы лишь: "экое ж оно какое!".